Стихи Виктора Балдоржиева о Забайкалье и не только

[Виктор Балдоржиев]

http://foto.mail.ru/community/zabairlskie/76

По этой ссылке, уважаемые друзья, вы увидите альбом и короткие воспоминания о многих писателях Забайкалья: Читинской области и Бурятии.  Альбом называется "В памяти..." Мы должны знать о тех, кто был до нас, кто сегодня уже не может быть на этих сайтах, публиковаться в журналах, угнаться за стремительным бегом времени... Вы увидите здесь наших писателей-казаков Константина Седых, Василия Балябина, Григория Семенова (он тоже был писателем). Может быть, вы добавите своих.
Поделитесь, пожалуйста ссылкой со всеми знакомыми.

С уважением, всегда ваш - Виктор.

[Шестаков]

Виктор,
В списке писателей не нашел читинца Григория Кобякова. Он приезжал к нам в Ачинск, когда работал с дневником моего деда Григория Пешкова и его документами. Его книги: "Обелиски", "Кони пьют из Керулена" и др.

[Огнёв]

Тимошенко Мария. Забайкальская писательница
http://www.proza.ru/avtor/2008tav&book=10#10

[Виктор Балдоржиев]

Уважаемые друзья!
Фотографии и короткие пояснения большинства писателей есть. Все они со временем будут размещены.

[Виктор Балдоржиев]

«Предрассветные вижу виденья…»

Брату и сестре

Предрассветные вижу виденья:
Едем мы по полынным лугам,
Мать, смеясь, на переднем сиденье,
Лицо подставляет ветрам.

И под солнцем горит кукуруза
На полях позабытых хлебов,
Да по радио хрипло и грузно
Выступает Никита Хрущев.

Ах, далекого детства картины!
И как жаль, что мы их не вернем.
Едет старая наша машина,
И отец – молодой! – за рулем.

И неясно нам брезжат тревоги,
Но в предчувствии светлых забот,
Едем мы по вечерней дороге,
И закатно горит небосвод.

1984 г

СКОРОСТНАЯ СТРИЖКА ОВЕЦ

Встаем холодными утрами.
Еще в деревне храп густой!
Еще – сонливые туманы
Плывут над пашней и рекой...

«Включай!» И с грохотом и звоном
Несется эхо по холмам.
И пот струится раскаленный
По нашим жилистым телам!

Рывком! Одной подсечкой ловкой!
Стрижем, мускулисто склонясь.
И смотрят стриженые овцы.
Изжелта-белые, косясь...

1984 г.

[Виктор Балдоржиев]

СНЫ В БУДДИЙСКОМ МОНАСТЫРЕ
(цикл 1993 года)

РАДУГА В НОЯБРЕ

Наверное, не зря мир полон чудесами!
Навеивают грусть метели ноября...
Но только мне вчера о радуге сказали,
Как вспыхнула она, когда родился я.

И что мне им сказать, что выразить словами,
Тем людям, что тогда собрались во дворе?
И радовались мне, в окно махали маме
И – теплой радуге над домом... В ноябре...

ВОЗВРАЩЕНИЕ С ГОР

Он застыл, замолчал и смотрел отрешенно,
Он как будто ушел в беспредельную даль!
Сон и смерть прикоснулись. Все смертно и сонно!
Силуэт неподвижен... Исчезла печаль...
Бронзовело во мгле, и мерцали лампады,
Благовоний тибетских крепчал аромат...
Там, наверное, где-то вручали награды,
Там, конечно же, где-то строчил автомат...

Спутник по небу плыл и сливался с звездою,
Смутный город в тумане и смоге горел.
И хрипел лютый люд о решительном бое,
И стрелял всех, кто с ними не шел и не пел.
Он застыл и молчал... Годы шли за годами!
Отгремели бои, но гремел всюду спор -
О борьбе за борьбу, за права и с правами...
Он однажды спустился с заснеженных гор!

А внизу страшным хором гремел гулкий рынок!
Артистично подсвинок с трибуны вопил!
Никогда не узнал бы он прежней картины!
Но узнал его кто-то, спросил: «Где ты был?»
Что ответить, сказать? Где он был, в самом деле?
И зачем людям знать куда он уходил,
С кем, о чем говорил, где лампады горели...
Вздрогнул он, улыбнулся, ответил: «Забыл...»

Все гремело и спорило хрипло и шумно,
Дымный город горел, подступая к селу,
Объяснял полоумному что-то безумный,
Параноик доказывал что-то ослу,
Одержимый с помешанным тут обнимались,
Тут визжал бесноватый и звал всех вперед,
Тут все мании с мафией круто смешались...
Отрешенно смотрел он на весь этот сброд!

Он стоял загорелый, ничуть не смущался,
Но смущен в глубине был пронзительный взгляд.
И казалось, не знал, как он здесь оказался
И чего от него эти люди хотят?!
И зачем, для чего – споры, буйства и крики,
И что делят они, кто и чем обделен?
И смотрел он на лица, хоть виделись лики,
И все было, как дикий, уродливый, сон.

Но кошмарнее сна не знавал еще он!

СОВРЕМЕННИКИ...

Ветер тронул верхушки деревьев высоких
И затих. Между тем миновали века.
И не вскрикнув, ушли поколения в сроки,
Но все также спокойно плывут облака...

Каждый жил будто самое важное что-то
Совершится при нем и умрет вместе с ним...
Современники в Трое открыли ворота!
Нам Гомер современник - немым и слепым!

Ганнибал жил вчера, Чингисхан чуть позднее,
Современники – Канны и Калка-река!
Ветер тронул верхушки высоких деревьев
И затих... Между тем миновали века...

ВОСПОМИНАНИЯ О ГОБИ

Режиссерам заметил я как-то недаром:
Над покатой пустыней, когда тьма вокруг
Поднимается солнце багровым пожаром,
Обрамленным в огромный, дымящийся круг!

И верблюд средь песков – одинокая скрипка
Удивленно качнет вдруг упругим горбом!
И стоит так в лучах, фантастически зыбкий,
Весь залитый багровым и теплым огнем...

Режиссеры молчали... Но что они сняли
Я не видел, не вижу вообще до сих пор!
Тот забытый мираж повторю я в деталях!
Только где он, тот друг мой и мой режиссер?

Там когда-то мальчишкой в белеющей робе
Я спешил в темноте (так на праздник идут!)
Это было давно… Снится солнце над Гоби
И – встающий навстречу пожару верблюд.

«Отхожу от сего суетливого света…»

Отхожу от сего суетливого света,
Обнажаются нервы, когда-то задеты
Острой ложью интриг и изранены где-то,
Одним словом, настала пора отходить!..
Верно, будут несчастные недруги рады,
Верно, надо просить у них лживой пощады.
Верно то, что от них ничего мне не надо!
Вероятно, мне столько назначено жить...

Как любил я Луну! Как при лунном сиянье
Красок истинней цвет и интимней звучанье,
Как загадочны тайны всего Мирозданья,
Как таинственен ты для себя самого!
Но как солнце слепит, ослепляет наш разум,
Но как разум чернеет и бесится сразу,
Но кто сразу решил переделать мир разом?!
Ночь исчезла! Не видно теперь ничего...

Так, смиренно отсюда уйду честь по чести,
Так, как честь мне дороже любого бесчестья!
Только слышится голос! Откуда же вести?
«Так зачем я тебя в этот мир посылал?
И запомни, что нервы твои не задеты,
И что честь при тебе, не растоптана где-то!
Искушают тебя и сживают со света!
Исполняй же то, что я тебе назначал...»

Осторожно иду по сребристому саду.
Острый месяц горит красной нитью лампады.
Остывает мой нерв. И ночная прохлада
Оживляет меня... И смеюсь я давно...
Вероятно, что будут и недруги рады.
Верно то, что от них ничего мне не надо!
Вероятно, что жизнь – это все же награда!
Верно или неверно... Не все ли равно...

ПРОШЛОГОДНИЙ СНЕГ

Какие города давно мертвы! Но все же,
Сумев изобразить подобие житья,
Остались на местах. И так на жизнь похожи
Конвульсии и крик такого бытия...

И лица их людей, в пыли и мгле застылой,
Встают передо мной при тусклом свете дня!
Еще не всех сынов село мое убило,
Еще не все друзья подставили меня...

И слышу городов я умершее пенье,
И – голоса людей – моих знакомых смех...
Кричи мое село, кричи о возрожденье,
Хоть в мыслях ты давно, давно убило всех!

Уеду в города, вернусь в село обратно!
Как прошлогодний снег пылит житье-бытье.
И кто живой из нас еще не всем понятно...
Простите города, прости село мое!

Какие снятся сны! Какое обновленье -
Увидеть вдруг на льду детей веселых бег!
А прошлогодний снег – такое настроенье
Растает навсегда, как прошлогодний снег...

СВЕТЛЕЕТ ПЕЧАЛЬ…

Что мы знаем о них – о голландцах и немцах,
Что узрели в себе мы – таких правоверцах?
Но в снегах серебристых я чувствую сердцем
Немецкую речь. И светлеет печаль…

Пусть в бешеном ритме сумасшедшего брейка
Кувыркаются те, кому жизнь, что копейка!
Мне снятся – Германия, охотники, Брейгель,
В прохладе снежинок холмистая даль.

К ПОСЛЕДНЕМУ МОРЮ!

Озаряют, пронзая, и душу, и тело,
Ослепительно мысли, как острые стрелы.
Опасаюсь я их! Может быть, не приспело
Окончательно время для жертвы и дела?
Эти ранние стрелы моих быстрых предков,
Эти песни степей, что звучат теперь редко…
Это кто нам привил слова злобы и горя?
Это я доскачу до последнего моря!

До последнего – недопогибшего – моря
Доскачу! Недостроили там крематорий
И себе, и другим эти пьяные лица?
И, конечно, для них моя кровь, что водица…
Остановят ли их, но не стрелы, а звуки,
Окровавят ли снова они свои руки?
И заметно у них разлагаются мысли,
Изрыгая слова, излагая о смысле…

Никому не скажу я о страшной примете,
Никогда не поверят, что гибнет планета!
Только крикнут трусливо слова утешенья.
Так ведь слово – не мысль, не имеет решенья!
Но примета верна – разлагаются мысли,
Новых нет! Есть слова, есть расчеты и числа.
Ясный свет озаряет… Пора, слава Богу!
Я седлаю коня, собираюсь в дорогу…

Сколько их, до меня доскакавших до цели!
Стон в туманах стоит, звуки зря просвистели?
Отпустившие звуки, со всеми не споря,
Отпустили себя – до последнего моря!
Чур меня!.. Их убили поганые лица,
Что им мысль, если кровь им людская не снится.
Ясный свет озаряет… Пора, слава Богу,
Я седлаю коня, отправляюсь в дорогу…

СЧЕТ

Опять считать купюры спешат людей отары,
Для них чем больше числа, тем счет всегда верней!
В сложнейшем организме желудок самый старый,
А мозг возник всех позже. Тут нет вины ничьей.
Исчезли миллионы… Из многих миллионов
Себя считает каждый мудрейшим из людей.
Но десять миллиардов живут в мозгу нейронов,
Они не начинали прелюдии своей!

Из этих миллиардов – бесчисленные числа,
Неведомые звуки, неписаный закон
И много другое, о чем нет даже мысли
В мозгу любого знает любой простой нейрон!
Но десять миллиардов!.. Они не начинали,
Еще не начинали прелюдии своей!
Им все без нас известно, они все подсчитали.
А что не начинают, тут нет вины ничьей…

«А мысль всегда боится заключенья…»

А мысль всегда боится заключенья,
Боится заключенья в клетки слов.
И потому, дождавшись сновиденья,
Парит одна – без страха и оков!

Луна мерцает мраморной ладьею,
Ладья скользит по сонной глади вод.
И мысль моя с безмолвною луною
Счастливая, свободная, плывет!

Все таяло вокруг! И здесь значенья
Никто, никто себе не придавал!
И растворялся я без облаченья.
Стал безымянным – вновь собою стал…

Еще не падшим ангелом, возможно,
Любой из нас в младенчестве парил –
До оболочки слов, где мысли ложны,
(И ангел в клетке не подъемлет крыл!)

А мысль во сне дарует утешенье:
Что став никем, от слов освобожден,
Я, растворясь, вплыву из заключенья
В безмолвный, безмятежный, сладкий сон!

ОСЕННЕЕ УТРО

«Вот осеннее утро… Наверное, ясно
И отчетливо чисто. Прохлада хлебов…
И, конечно, холодное небо прекрасно
В акварели легчайших пустых облаков.

Рапс, конечно, убрали. И нет желтых пятен
На зеленом, теперь уже рыжем, лугу?
Пелена… Пелена… Пелена необъятна
И разъять своих я никак не могу!

Закрывал я глаза и, стыдясь, прятал руки,
Когда люди делили белье, кров и хлеб,
И от радостей их столько было мне муки!
Я от криков счастливых оглох и ослеп!
Но надеюсь, надеюсь – могло измениться.
Все течет… И раздвинуться мог окоем.
Или – также: унылые, пыльные, лица
Снова празднуют праздник, и пахнет бельем?

Раз исчезнув, ведь мог он опять повториться –
Тусклый мир! Или воздух прозрачен и свеж?
Не ликуют ли в небе прекрасные птицы,
И не вспыхнул ли в рощах багряный мятеж?
Пелена… Пелена… Очертания смутны…
Как, наверное, брызжет брусничная медь?
И дышу я прохладой в осеннее утро,
И хотел бы прозреть. И боюсь вдруг прозреть!»

ПЕРВЫЙ…

Вот и первый больной, за ним – первые вести,
Вот и бесы, что в русскую въелись словесность.
Захлебнулись там водкой, возжаждали мести!
Затуманен и тускл взгляд безумный его…
Пусть побудет один – в тишине и покое.
Первый искрится снег, небо здесь голубое.
Богородской травой окурите покои…
И оставьте, оставьте совсем одного!

Хорошо, что исчез он в разгаре сражений!
Холодало… И падали длинные тени…
Хохотал сумасшедший с трибуны на сцене,
Хор безумных из зала ему отвечал!
И метался в бреду он и рвался куда-то,
Изрыгал хрипло маты, то клялся вдруг свято.
И однажды, очнувшись, смотрел виновато
Испуганно в окна… И долго молчал…

Почему, думал, здесь он, что это за местность?
Позади – дикий сон, впереди – неизвестность!
Да, наверное, русская только словесность
Доведет до могилы, лишив сна и сил…
И смотрел он в снега, на березы и ели:
Имитируя жизнь, годы зря пролетели,
Хорошо, что очнулся больным на постели,
Хорошо, что еще никого не убил!

Усмехнувшись, недавнее вспомнил безумье:
Укрепляли в нем злость, озлобляли угрюмо.
Век вчерашний – тяжелые, мрачные, думы,
Век сегодняшний – море и крови, и слез!
Это – весело буйствовал Васька Буслаев,
Эхом здесь отозвался веселый Чапаев…
Светлым ликом мелькнул и исчез Чаадаев
Среди тонких стволов белолицых берез!

Приближался, сгущая спокойствие, вечер,
Принесли и зажгли ему белые свечи.
Хорошо одному – одиночество лечит...
Хорошо излечить себя, вспомнив, как жил!

...Он спокойно уснул, и здесь не было чуда!
О, как много больных к нам прибудет оттуда!
Ему снились – Ремарк, и Уитмен, и Будда,
И – впервые страданьем никто не смутил!

СОНЕТ

Все холмы и долины. Протяжно запели
Провода на столбах вдоль дорог и полей.
Все снега и снега... Запоздали метели.
Белый иней блестит на ресницах коней...

Так запомни, вдохни, сохрани и помилуй.
Этот миг навсегда – ослепительный миг!
А придешь в города, к этим братским могилам.
Постарайся, чтоб он пред тобою возник -

Этот миг! И морозные белые дали.
Бег коней, что в дорогу тебя провожали.
И звенящая  нить проводов наверху!

И все кони бегут, на глазах индевея.
И мелькают, сменяя друг друга, деревья.
Застыв в серебристом и снежном меху...

ОТДЫХАЙТЕ...

Белый падает снег. И свежо, и морозно...
Без теней снег мохнатый идет осторожно.
И узор на окне удивительно сложный!
Изумленно застыли деревья в саду...

Вот и все, тишина! Откричали, отпели...
Возместят ваши крики и песни метели.
Отчего раскричались, друзья, в самом деле?
Отдыхайте душой в белом – снежном – году!

Осень 1993 года.


© Copyright: Виктор Балдоржиев, 2011

[Виктор Балдоржиев]

ЖРЕЦ.
Из цикла "Гекзаметры"


http://foto.mail.ru/community/zabairlskie/76?page=1

Люди, простите меня за веселье и смех бескорыстный.
Жизнь нам дарует причины. Вот видел жреца я сегодня.
Грустно мне стало, настолько уныло, что жить не хотелось!
Образ его предстает наважденьем пока не избавлюсь,
Мудро его описав, без кощунства, отбросив сомненья.
Так повелел он глазами и ими сверкнул на прощанье...

http://foto.mail.ru/community/zabairlskie/76?page=1

Грозно глядит, принимая дары, бесподобный властитель,
Яства стоят перед ним, благовонье струится повсюду.
Это пришельцы ему фимиам воскуряют и блюда
Ставят повсюду, наполнив их мясом, а также печеньем,
Разной другой бакалеей и чаем, что дорого стоит.
Прямо сидит, меднолицый, вращая глазами, и люди
Падают ниц упоенно, а он вдохновенно пророчит...
Мы же его благородное прошлое взором окинем,
Так как явились оттуда на свет и провидцы другие.
Был комсомольским работником он, и все помнят прекрасно
Юношу доброго, что выполнял повеления старших.
Места лишили его, упразднив, он остался без денег.
Вышло знаменье, когда он бродяжил, ища пропитанье:
Птица ночная сова навестила его и сказала,
Что может прозреть своим оком он годы и судьбы людей.
Только жене многомудрой сказал он об этом, но все же...
«Это открылось ему не случайно!» - шептались в деревне.
Долго семья молчаливой была, и люди заметили это.
Как бы пронзая насквозь и вбирая в себя, засверкали
Светом таинственным очи страдальца, терпящего муки,
Жесты едва отличались от разных повадок звериных,
Ночью спешил страстотерпец куда-то на старенькой «Ниве».
Вспомнили всех его предков. Покойные славились тем, что
Были обычные люди, а так же обычно грешили,
Что и явилось причиной рождения на свет страстотерпца.
«Вот и потомок их болеет болезнью провидца...
Как это он узнает, что начальство повсюду ворует?»
Было чему удивляться знакомым и разному люду!
Как-то явился он страшный в апреле, смеясь и рыдая,
Странно повесив на шею огромные четки, при этом,
Руки вздымая когтисто, весну и тепло предрекал он.
Засуху он напророчил в июле, когда все сгорело.
Грянули в августе ливни, и он возвестил наводненье,
Дико крича и лицо расцарапав, он звал на вершины.
Вздрогнули в ужасе люди, вскричали: «Явился провидец!»
Гром грохотал непрерывно и молнии страшно сверкали...

Вот он сидит ожиревший, внушая всем страх и почтенье.
Люди его окружают и плотные запахи  мяса.
Водкой и спиртом крепчайшим наполнены чаши и кубки.
Законотворчество - слабость его. Им занимается он.
Гонит быков и баранов округа ему неустанно.
Вот он! Довольный вкушает, дневную приняв гекатомбу.
Гневно, сверкая глазами, пророчит, не ведая тайны,
Падают ниц, упоенные страхом и платят деньгами
Люди за страх свой и радость услышать пророка. Они же
Будут повсюду шептаться о том, что жрецы наказали,
Прокляв меня за кощунство и дерзость, когда я, покинув
Мир и людей, на Олимпе беседовать буду с богами...

Август 1998 года.

http://foto.mail.ru/community/zabairlskie/76?page=1

[Виктор Балдоржиев]

Холмы и долины детства

Поселок исчез, только камни:
Все взяли, разрушили в прах.
Ты был, например, в Оловянной,
Где олово роют в горах?

Неужто и здесь все исчезнет,
Хоть все еще слышится звон?
Поселок, а после – деревня,
А дальше безлюдье... Онон

Все будет нести свои воды,
Но школы не будет уже,
Где старые, гулкие своды
На первом твоем этаже,

Где бегал когда-то мальчишкой?
Но, видно, нельзя без потерь.
Когда-то хорошие книжки
Читали. А что же теперь?

Мы помним холмы и долины,
Печаль неизбывных очей.
А ночи с годами все длинны,
А годы – короче ночей…

[Виктор Балдоржиев]

Высылаю электронные книги: проза, поэзия, журнал "Даурия", "Нерчинский Завод" и другие. От вас - ваш электр. адрес и сто рублей на мой телефон. Так я поддерживаю Интернет. Прошу по этому поводу не хамить.
Надеюсь на понимание земляков.